— На что ты намекаешь?

— Намекать — не мое дело. Ты мне платишь за веселье и загадочность, — сказала она, ухмыляясь. — А что может быть загадочнее и веселее, чем ваше с Ханной сумасшедшее времяпрепровождение в горах?

— Сумасшедшее? — Брэдли выпрямился на своем розовом стульчике. — Она работает не покладая рук. Это моя ей благодарность. Так что даже не начинай. Ты знаешь, что мне не нравится драматизм.

Соня, очевидно, поняла, что он предельно серьезен; кивнув, она сказала:

— Хорошо, как скажешь, босс, — и прошествовала к себе в спальню, успев добавить: — Но если что-то случится, я должна узнать об этом первой. Я о Новой Зеландии говорю.

И она исчезла за дверями комнаты в вихре зеленого шелка.

Брэдли пересел на свое старое место на диване и одним глотком опустошил чашку. Горячий кофе обжег горло.

Была бы эта девица не так хороша в своей работе…

Брэдли не шутил. Он ненавидел дешевый драматизм всей душой. Он всю жизнь его избегал — скрываясь в отдаленных горах и в девственных джунглях. Он посвятил свою жизнь определенным удовольствиям. Испытаниям воли и духа, позволившим ему познать самого себя.

Как можно дальше от плохо поставленного спектакля, которым было его детство — и до и после того, как его слишком чувствительная мать решила, что ее родительская роль для нее слишком сложна. Она скидывала его на руки то одного, то другого родственника, и каждый из его временных опекунов ожидал от него благодарности за то, что они взяли на себя такое бремя. О чем не уставали повторять каждый день. Но разно или поздно их посещала мысль, что они не такие уж альтруисты, как им казалось. А потом они шептались за притворенными дверями, мол, они не виноваты. Ведь его бросила собственная мать, в конце-то концов…

Внезапно он заметил краем глаза какое-то движение и потер ладонями лицо, стараясь стереть остатки воспоминаний. Внезапно все мысли улетучились у него из головы, когда он понял, что же это было. Ханна. Обнаженная. Быстро проскочившая из ванной в спальню. Обнаженной.

Брэдли медленно повернул голову, чтобы посмотреть на то место, где она только что была. Мозаика складывалась деталь за деталью.

Мокрая женская спина, пара стройных мокрых ног и крошечное полотенце, прикрывавшее, должно быть, мокрые обнаженные ягодицы.

Ханна. И как раз за этой вот дверью, прикрытая тряпочкой размером с почтовую марку.

Непонятно откуда взявшийся жар стал заполнять его изнутри. Жар, который нельзя не узнать.

Он снова отвел глаза и вперился взглядом в розовую лампу, украшенную таким количеством кисточек, что у него в глазах зарябило. И все же это было предпочтительнее, чем предыдущая картинка.

Ханна была трудолюбивой и педантичной… Он остановился, поняв, что повторяется. Из комнаты Ханны донесся громкий стук, после чего последовало приглушенное ругательство и что-то похожее на топот.

Он едва не рассмеялся в голос от нахлынувшего облегчения. Это была та самая Ханна, которую он знал. Трудолюбивая и педантичная и способная вывести его из лабиринта тяжелых мыслей, когда он в этом нуждался.

В этот момент Ханна вышла из комнаты, полностью одетая. Казалось, она обернулась в серое одеяло. Она волокла за собой огромный черный чемодан.

Брэдли поднялся с дивана, как раз когда она привалила чемодан к двери и повернулась к нему, часто дыша и приоткрыв губы. От того, что несла чемодан? Или от пробежки от ванной до спальни без одежды?

Он одернул себя.

— Ты себе сделал кофе? — спросила она, глядя на стол.

— Соня.

— А… А! — Она широко распахнула глаза и посмотрела в сторону комнаты подруги. — Она… Ты…

Он поднял бровь.

Но она просто покачала головой, залившись румянцем. Как раз этого ему не хватало для того, чтоб дополнить образ обнаженной женщины, которая не могла не зажечь огонь в крови мужчины.

«Ты мужчина, а не камень, — сказал он себе. — Не будь к себе слишком строг».

Ханна тем временем подняла руку, призывая его подождать, и направилась к круглому столику за диваном. Там она остановилась, перебирая огромную кучу бумаг и не обращая на него внимания.

Во время движения ее одеяло, которое оказалось чем-то вроде пончо, сместилось, открыв черные джинсы, заправленные в ковбойские сапоги, и полосатый облегающий топ с длинными рукавами. Идеально облегающий плавные формы, которые успешно скрывались под элегантными деловыми костюмами.

Сжав зубы, Брэдли прислонился к дивану и приготовился ждать. Освещенная солнцем, струившимся через оконце за ее спиной, Ханна выглядела такой юной и свежей. У нее на носу были веснушки, которых он прежде не замечал. Ее обычно безукоризненно уложенные волосы были растрепанными и взъерошенными, словно она только что вернулась с пляжа.

Подняв глаза от бумаг, Ханна поймала его взгляд и, улыбнувшись, сказала:

— Две секундочки.

Он прокашлялся:

— Если б я не знал тебя лучше, я бы решил, что ты нарочно откладываешь вылет.

Она покачала головой, и он так и не понял, достигла ли цели его неудачная шутка. Брэдли так мало знал о ней за пределами офиса, что не был уверен.

— Соня ничего не смыслит в уплате счетов, — объяснила Ханна. — А сейчас слишком холодно, чтобы рисковать отключением отопления. Хотя она это заслужила.

Вопрос, вертевшийся у него на языке, был чересчур личным, но он все равно поинтересовался:

— У меня такое чувство, что есть еще одна причина, почему ты медлишь.

Она посмотрела ему в глаза и наконец слегка пожала плечами:

— Не то чтобы я не хотела домой. Я больше всего на свете люблю Тасманию. Я просто не успела подготовиться к тому, что меня ждет, когда я ступлю на порог «Гейтхауса».

— «Гейтхауса»?

— Это отель.

— Жалеешь, что его выбрала? — спросил он, за что получил жалящий взгляд светло-зеленых глаз.

— Думаешь, у меня хватило бы совести устроить свадьбу единственной сестры в какой-нибудь дыре?

— Думаю, это зависит от того, любишь ли ты свою сестру. Давно ты ее не видела?

Она покраснела, но предпочла не реагировать на подколку.

— «Гейтхаус», чтоб ты знал, — сказочное место. Он похож на швейцарское шале в самом сердце леса. До горы Крейдл рукой подать. Сто прекрасных комнат, шесть ресторанов, изумительный ночной клуб, кинотеатр и великолепно оснащенный тренажерный зал. Я уже не говорю о номерах люкс.

Ханна закрыла глаза, и по ее телу прошла дрожь. Брэдли только и мог, что смотреть на нее, охваченный эмоциями, и надеяться, что скоро он сможет убраться из этого невероятного розового будуара прежде, чем у него отомрут последние клетки мозга.

Проклятье. Кто эта женщина и куда подевалась его надежная помощница?

Если бы не большие честные зеленые глаза, он бы стал сомневаться, попал ли он по адресу.

Вот и помогай ближнему.

— Ладно, — в конце концов заключила Ханна. — Теперь я могу быть спокойна: Соня доживет до вторника. — Она пробежалась пальцами по волосам, вспушив их еще сильнее. — Я готова.

Брэдли не знал, куда деть руки, поэтому взялся за ручку чемодана. Сделав рывок, он почувствовал, как напряглись мышцы живота.

— Чего ты туда напихала? Кирпичей?

Ханна уперла руку в складки пончо, куда-то поближе к соблазнительному телу под ним.

— Да, — подтвердила она. — Я напихала туда кирпичей, а не, как логичней было бы предположить, одежду, белье и обувь на все выходные. Ты никогда не бывал на свадьбе?

— Никогда.

— Надо же. Не знаю, ты специально не появлялся на них или ты просто самый удачливый человек на земле. Пока ты будешь наслаждаться красотами самого замечательного места на земле — не считая Тасмании конечно же, — я буду менять платья чаще, чем певец в попсовом клипе.

Брэдли прикрыл глаза, чтобы не дать образу, навеянному ее словами, полностью сформироваться в сознании.

— Машина внизу, — прорычал он, перенося чемодан за порог. — Жду тебя через пять минут, или…

«Твое белье на все случаи жизни…» — прошептал предательский голосок у него в голове.